Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке

общественных связей, а не локальные естественные особенности [xxxii].

Стремление резко ускорить процессы своеобразного подхода и освоения

универсальных тенденций разными народами, навязать их видение через чужие

ценности отбрасывает человечество назад. На фоне агрессии в Ираке, попытки

загнать страну в американоподобную «демократию» для контроля за ее

нефтяными запасами, интересно смотрятся постмодернистские «идиографические»

разговоры о «конце универсального», о «сингулярности», «независимости от

идентификаций», о «закате метанарраций», о любви к «уникальному и

острому»[xxxiii].

Иракские, американские, английские, испанские парни умирают за чужие

деньги. Мотивы людей, которые послали их на смерть, описаны в

«метанаррации» под названием «Капитал». Эту конкретную кровавую истину

постмодернисты могут оспорить при помощи «корректирующей иронии» («пастиш»)

по отношению ко всем проявлениям жизни или тезисом об отсутствии

иерархического порядка приоритетов в жизни[xxxiv]. Не оригинально.

Выражаясь их же терминами – «дежа-вю»: агностицизм, неопозитивизм,

неофрейдизм, релятивизм, индивидуализм. Универсальных тенденций они не

желают видеть, фильтруя их при помощи методологии. Свою концептуальную

немощь постмодернисты выдают за отсутствие возможностей для развития у

всего человечества.

Пессимизм сторонников цивилизационного подхода, их «постмодернистская

чувствительность»[xxxv] проистекает из идеи о невозможности понять и

трансформировать совокупность человеческих обществ Земли в направлении

гуманизма гуманными же средствами. За спинами идеологов «хаоса» и «свободы»

по-прежнему стоят те силы буржуазного общества, которые решили подвести мир

под свой знаменатель. Правые либералы и военщина развивают неоколониальный

вектор политики в изменившемся мире, заставляют все международное

сообщество деньгами и кровью оплачивать последствия своих авантюр. Им

требуется постмодернистский вариант цивилизационного подхода в идеологии

для реализации формационных задач. Путь, который ведет к углублению

противоречий между Севером и Югом, росту террористической опасности, гонке

вооружений, усилению эксплуатации миллиардов людей. Руководство США и

Великобритании извратили линию на борьбу с глобальным терроризмом, а

террористы, прибывшие в Ирак для сопротивления оккупантам, объективно

превратились в борцов за его национальную независимость. В Ираке

раскручивается маховик гражданской войны, которую коалиция не может

остановить. США еще раз решили продемонстрировать миру «бессилие силы».

Пока же заявлено об отмене повышения заработной платы государственным

служащим и о рекордном военном бюджете. Монопольная прибыль сделана. Кем?

Кадры телехроники: американский солдат на танке перед камерой

демонстрирует современный танец ждущим подачек иракским детям; иракские

мальчишки пинают труп испанского разведчика. Испанское руководство готово и

дальше следовать избранным курсом. Им аплодируют из Вашингтона: какие

«мужество» и «твердость»! Возникает впечатление, что холеные мужчины от

политики готовы бесконечно стоять у гробов погибших в Ираке солдат. Это

гуманно по отношению к семьям. Это символ державных забот о судьбах мира.

Перед выборами это величаво, трагично, безопасно. Это суперпиар.

Глядя на подобное «главенство культуры», я хочу поставить вопрос: что

будет после позднего капитализма в нашу эпоху резкого ускорения

исторического процесса? Один из вариантов ответа есть у смотрителей

Багдадского музея древней истории, разграбленного голодной шантрапой и

преступниками при абсолютном равнодушии оккупантов. Они уже сейчас могут

жалобно подвывать в гулких залах: «Г-н Фукуяма, ау-у-у…».

3. «Тоталитаризм» для внутреннего употребления

Естественным следствием политического использования цивилизационного

подхода было возникновение и развитие понятия «тоталитаризм». Западные

теоретики в конце 20-х годов приспособили для своих нужд термин Б.

Муссолини.

Понятие «тоталитаризм» обозначало «образ врага», антилиберальные

течения, системы. Американский и английский истеблишмент считали их либо

порождением иных цивилизаций, либо следствием действий мерзких личностей. В

«цивилизациях» врагов в наибольшей степени проявили себя ненавистные

крупному капиталу тенденции, прежде всего государственное регулирование

экономики. Абсолютизация государственного регулирования противником была на

первых порах аргументом для недопущения систематического регулирования

общественных отношений в либеральных обществах.

Соответственно, теория тоталитаризма обслуживала внутриполитические

интересы праволиберальных сил западного мира в условиях острого

соперничества с государственными структурами за ту степень экономической

свободы, которую общество после мирового кризиса уже не могло предоставить

монополиям. В духе теории заговора правые силы переносили источник

«тоталитарной заразы» в государства-соперники и обвиняли в «предательстве»

и «продажности» своих внутриполитических оппонентов. В результате

сторонники теории были освобождены от необходимости проводить действительно

научный анализ процессов, протекающих как в самих либеральных демократиях,

так и в «социалистическом» мире, использовали термин «тоталитаризм» в

пропагандистских целях. Особую убедительность теоретическим построениям

правых придавал развязанный в государствах-противниках террор. Намеренно

отождествляя СССР и нацистскую Германию, западные исследователи заявляли,

что важнейшей задачей «тоталитарного режима» было воспитание нового

поколения людей для проведения агрессивной политики.

После Второй мировой войны концепцию тоталитаризма взяло на вооружение

правительство США, в котором возобладали правые силы. Ее функции

расширились: концепция стала средством сплочения государств запада на

антикоммунистической основе.

Х. Арендт, К. Фридрих и З. Бжезинский в 1950-х годах[xxxvi]

модернизировали термин для глобальной дискредитации вражеской «цивилизации»

в период холодной войны. Их, как и многих других, мнение сводилось к тому,

что состояние тоталитаризма было-де внутренне присуще «социалистическому

обществу», а для Запада, памятуя о деятельности сенатора Д. Маккарти,

аберрацией. Угнетая миллиарды людей в колониях и зависимых странах, проводя

в отношении ряда народов политику геноцида, западные лидеры и их

пропагандисты лицемерно рыдали по поводу загубленных жизней в советском

ГУЛАГе.

В 70-80-е годы западные исследователи неоднократно подчеркивали

гносеологическую ограниченность теории тоталитаризма применительно к СССР.

Ч.Джонсон, У.Уэлш, Г.Гласснер отмечали, что «тоталитарная модель» исключает

идею развития советского общества и делает невозможным дальнейшее

исследование его различных сфер. Дж. Хаф указал на серьезное противоречие в

построениях кремленологов: советская система изображается как окостеневшая,

в этом якобы заинтересована советская элита, но эта же элита пытается

преобразовать общество и переделать человека. Т. Джонс подчеркнул

эклектичность тоталитарной концепции. А. Инкельс обратил внимание на

невозможность объяснить с точки зрения тоталитарной модели «источники

общественной поддержки существующей в СССР власти». А.Куин совершенно

справедливо констатировал, что целиком контролируемых или неконтролируемых

общественных систем не бывает, а социолог Т. Боттомор заявил о

невозможности целиком сформировать такую личность, которая требуется для

полного господства тоталитарного режима[xxxvii].

По мере нарастания в странах Запада во второй половине ХХ века

государственно-монополистических тенденций исследователи подмечали все

больший изоморфизм так называемых коммунистических и либеральных

государств. Термин «тоталитаризм» все больше становился анархонизмом. Для

описания политических процессов в СССР было достаточно применяемых в

исторической науке и политологии терминов: политическая система,

политический режим, политические интересы, диктатура определенного класса и

т.п. Начала подтверждаться гипотеза Ф. Поллока, выдвинутая в 30-е годы, о

возникновении нового типа авторитаризма в СССР, стране государственного

капитализма, и США, государстве «интервенционистского» типа[xxxviii].

Получила распространение теория конвергенции, а концепция тоталитаризма все

больше подвергалась критике. Однако правящие слои общества не торопились

списывать ее со счетов: им претила мысль о каком бы то ни было сходстве

политических систем. Новый импульс концепция получила во время

консервативной волны конца 70-х – начала 80-х годов, а затем после распада

СССР.

Живучесть концепции тоталитаризма обусловлена, по мнению ряда западных

историков, давлением на них сформированных в годы холодной войны структур

массового сознания, отсутствием у противников иных объяснений и категорий.

Второе объяснение не выдерживает критики, другие теории и мнения приведены

в литературе[xxxix]. Уязвим и первый тезис. Конечно, общественное сознание

имеет определенную инерцию, но длительное сохранение дефиниций периода

холодной войны в новом мире возможно только благодаря деятельности

связанных с правительствами консервативных кругов, для которых закон

Джексона-Вэника и сегодня является истиной. Подобные «истины» приносят

хорошие деньги и служат материальной основой праволиберальной

одухотворенности.

Односторонность является свидетельством тупика, в который зашли

последователи модели «тоталитаризма», их зависимости от правящих групп и

консервативных обывательских настроений. В итоге дискуссия о тоталитаризме

была сведена к попытке применить термин только к советскому обществу

сталинского времени.

4. Сталинизм – вариант цивилизационного подхода

Сталинизм мы можем интерпретировать как разновидность цивилизационного

подхода. В пользу гипотезы говорят следующие аргументы. Советские историки,

изучавшие новейшую историю СССР, заявляли о приверженности марксистской

теории формаций, но никогда не следовали ей на практике. Они не могли

реализовать в своем творчестве теорию, одной из важнейших задач которой

является проникновение в сущность производственных отношений –

системообразующего элемента, отправной точки для анализа всей общественной

системы[xl]. В силу исторической ограниченности и политической

ангажированности обществоведы не могли констатировать изъятие прибавочной

стоимости государством – наличие капиталистической эксплуатации в советском

обществе, тесно переплетенном с государственным рабством в форме ГУЛАГа и

вторичным закрепощением крестьянства. В силу примитивных мелкобуржуазных

представлений о социализме капитал в форме огосударствленной экономики

воспринимался социалистическим явлением. На укрепление представлений о

социалистическом характере СССР работали введенные впервые в мире

бесплатные медицина и образование. Для значительной части нищих и

малоимущих советских людей они стали социальными лифтами и спасением, а для

трудящихся западных стран – потрясением и идеалом, особенно на фоне

всемирного кризиса. Сегодня, с учетом мирового опыта, мы можем

охарактеризовать эти явления как доведенные до логического конца буржуазно-

демократические преобразования. Социалистический характер они будут иметь

только в совокупности с другими факторами, прежде всего преодолением

отчуждения трудящихся от собственности и власти, высоким уровнем культуры

всего народа. Тогда же, может быть, будет преодолено их остаточное

финансирование. В СССР функционировало полицейское государство, а

номенклатура – коллективный эксплуататор, нуждалась в услугах творческих

работников и обществоведов для систематического «промывания мозгов»

населению, насаждения иллюзий о классовом мире в самом справедливом, по их

классовому мнению, обществе. Для индоктринации масс власть воспитала

огромное количество беспринципных работников духовной сферы.

В пропагандистских материалах СССР представал перед читателем

качественно отличным от мира капитализма и противостоящим ему обществом,

островком победившего социализма. Это был взгляд, который мало чем

отличался от восприятия западными теоретиками своих обществ – как отдельных

цивилизаций или «братской ассоциации народов, говорящих на английском

языке» (У.Черчилль). Источником его развития, считали идеологи, являются

коммунистическая сознательность и советский патриотизм. Другими важнейшими

ценностями были признаны коммунистическая партия, вождь И.В. Сталин,

государственная собственность, которую называли общенародной, «отсутствие

эксплуатации человека человеком», добросовестный труд на благо общества,

коллективизм. Ценности, якобы, способствовали преодолению классовых и

национальных антагонизмов. СССР, убежденно констатировали пропагандисты,

был страной высокой культуры, социалистической по содержанию и национальной

по форме. В советском обществе уже не осталось-де предпосылок для

возобновления буржуазных отношений. Высшее руководство страны ориентировало

творцов культуры на изображение советской героической повседневности,

«человека сталинской эпохи». Преодолевая «старое», новые герои

«модернизировали» страну. Прибытие кавалера Золотой звезды, волевого и

идейного героя, по мнению писателей, меняло объективный ход вещей:

хозяйство района быстро развивалось. Полному расцвету этого общества мешали-

де только внешние враги, засылаемые ими шпионы и убийцы, а также

несознательные советские граждане, имеющие пережитки капитализма в

сознании, поддавшиеся на тлетворную западную пропаганду[xli].

Сталинистский вариант цивилизационного подхода также опирается на

философский идеализм и вульгарный материализм, как и теории его западных

оппонентов. Сталинисты также обращают внимание на ценности, скрепляющие

общество, но не рассматривают их конкретно-историческое содержание, масштаб

распространения, игнорируют противостоящие им ценности. Акцент делается на

изучении существующего общества, которое провозглашается почти совершенным.

Источником развития признается деятельность творческого меньшинства –

«коммунистической партии», и «ответ» вдохновленных партией советских людей

на «вызов» (А. Тойнби) капиталистического мира. К подобному видению мира

вела логика борьбы между блоками в период холодной войны со второй половины

40-х годов, классовые интересы номенклатуры.

Идентификация сталинизма с марксизмом стала нормой в научных кругах

СССР и за рубежом. В результате часть работников духовной сферы и сегодня

не может объективно осветить причины краха СССР: цивилизационный подход не

ориентирует их на выявление предпосылок изменений. Позволим себе не

согласиться с утверждением А.Н. Полякова: «Крах коммунистического режима

кажется необъяснимым с точки зрения марксистской теории»[xlii]. Советское

общество так и не достигло наивысшей по сравнению с Западом

производительности труда, не создало более высокий тип общественной

организации труда, не сумело по-настоящему освободить женщину от кухонного

«рабства» – не выполнило условий победы социалистического строя, о которых

пишет Ленин в цитируемой Поляковым работе[xliii]. Добавим: до сих пор

сохраняется неоколониализм, а значит и подкуп «среднего класса» метрополий

правящими кругами. В статье отразились многие черты цивилизационного

подхода: попытка соединить материализм и идеализм; игнорирование законов

диалектики при отсутствии критики их; отрицание роли классовой борьбы в

обществе, ее высшей формы – революции; неуклюжий обход неудобных фактов, в

том числе упоминаний о великих европейских революциях XVII-ХХ веков для

доказательства мирного перехода к разным «типам цивилизаций»;

непоследовательное отношение к роли экономического фактора в обществе;

социальный пессимизм.

Становится понятным и обращение многих работников духовной сферы к

цивилизациологии: избавившись от обязательных ранее заявлений о верности

марксизму, они легально применяют метод, которым их учителя пользовались в

идеологической борьбе. Сталинизм привел к либерализму.

В чем же состоит, с позиций автора данного реферата, сущность

сталинизма?

5. Сталинизм – мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени

Сталинизм – мелкобуржуазный коммунизм индустриального времени,

государственная идеология в СССР 30-80-х годов ХХ века. Его идейными

предтечами были мелкобуржуазный социализм и критически-утопический

социализм и коммунизм, «казарменный коммунизм», распространенные в ХIХ и ХХ

веке в Западной Европе и России, не раз раскритикованные классиками

марксизма[xliv]. Особенностью сталинизма является его государственный

статус, происхождение в результате опрощения социалистических идей в конце

20-х – начале 30-х годов, спекуляция на идеях классиков марксизма. В

сущности, это «политическая теология» (К. Маркс), приспособленная для

идеологического оправдания государственного насилия по отношению к

обществу, не имевшая ничего общего с диалектическим методом познания и

революционной практикой марксизма. Объективно получалось, что

государственная эксплуатация дезорганизованных трудящихся, которую

мифологизированное сознание сталиниста не воспринимало как эксплуатацию,

должна была привести к построению качественно нового социалистического

общества.

Материальной основой для воспроизводства сталинизма были

«раскрестьянивание» и пролетаризация колоссального количества мелких буржуа

– крестьян, ремесленников, в период быстрого развития капитализма, а затем

и советской индустриализации, рост эксплуатации. Труженики-собственники,

они ничего не могли противопоставить наступлению капитала, олицетворяемому

то приказчиком «Продамета», то перекупщиком-частником, то чиновником

советского государства. Неустойчивое экономическое положение,

маргинализация, отсутствие кругозора и научного подхода к социальным

явлениям, своих политических организаций определяют черты их

психологического облика, в частности, чрезвычайно быстрый переход от

ультрареволюционности к апатии, веру в авторитеты. Процесс пролетаризации

растянулся в России на век, со второй половины ХIХ до 60-х годов ХХ века.

Длительному воспроизводству сталинизма способствовал необычный для

того времени социально-экономический уклад, окончательно сформировавшийся

после индустриализации и коллективизации. Огосударствленная экономика стала

капиталом, который эксплуатировал трудящихся, способствовал изъятию

прибавочной стоимости, но воспринимался как социалистическое явление, служа

экономической основой для диктатуры советской номенклатуры и И.В. Сталина.

Со своими предтечами сталинизм роднит критика капитализма, в которой

верно подмечены его противоречия и беды, но предлагаются фантастические

средства для трансформации. Теоретики мелкобуржуазного социализма и

коммунизма преувеличивали роль политических учреждений в жизни общества,

стремились уничтожить эксплуатацию путем реформ в сфере обращения и

распределения, предлагали уравнивание состояний. Экономический и

политический «романтизм» нецивилизованных людей приводил к волюнтаризму.

Российские народники, по мнению Ленина, «выбрасывали за борт всякий

исторический реализм, сопоставляя всегда действительность капитализма с

вымыслом докапиталистических порядков»[xlv]. Интересно, что подобную манеру

рассуждений он сравнивал с «узко интеллигентным самомнением или, пожалуй,

бюрократическим мышлением»[xlvi]. Для данного стиля мышления было

характерно социальное прожектерство; недоверие к самостоятельным тенденциям

отдельных общественных классов, творящих историю сообразно их интересам,

отношение к ним как к материалу истории; игнорирование вопроса об условиях,

которые могут развивать сознательную деятельность творцов истории –

народных масс, количество которых будет возрастать по мере ускорения

исторического процесса; стремление задержать или игнорировать противоречия

реальной действительности в угоду своим утопиям вместо сознательного

разрешения их. Догматизм идеологов вступал в противоречие с

действительностью, что приводило к отрицательному отношению к

гуманистическим ценностям предшествующих периодов, к теоретическому

эклектизму. Идеологами мелкобуржуазного социализма и коммунизма становились

люди образованные, интеллектуалы. Выразителями интересов мелких буржуа они

становились потому, что «их мысль не в состоянии преступить тех границ,

которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они

приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа

приводит практически его материальный интерес и его общественное положение»

[xlvii].

Закономерность, свойственная многим странам: влияние рабочего класса

приводит к трансформации психологии и массового сознания мелкой буржуазии.

Ее представители «приобретают черты, резко контрастирующие с социально-

психологическим обликом буржуазии». Усиливается враждебность власти

крупного капитала, его интересам[xlviii]. Облик российских и зарубежных

революционно настроенных мелких буржуа запечатлен в поэзии и политических

трудах[xlix]. В период гражданской войны в Советской России сформировался

массовый тип руководителя из числа рабочих и крестьян, которые обладали

«только психологией прямого действия»: уверенностью в безграничных

возможностях «революционных мер» при решении любых проблем[l].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5